Братья Булгаковы. Переписка.
"Петербург, 23 января 1820 года.
Бездельник новгородский почтальон потерял трактовый чемодан московский, в котором 12 тысяч ассигнациями было. Я тебя спрашиваю, такая ли вещь чемодан, чтоб его можно было потерять? Что с этаким народом делать? Я послал Мейергофа, перешедшего ко мне сюда в объездные офицеры, и другого чиновника - следовать; но еще нет следов, хотя и вся земская полиция ищет. Вообрази, что почтальон показывает, что выронил чемодан ночью, а чемодан с лишком в два аршина. Предсказание мое сбылось. Призвав на сих днях ямщиков, я бранил их, что не имеют будок на повозках, и доказывал, что от этого может быть беда: можно потерять при скверной теперешней дороге и беспрестанных ухабах, где вываливают на каждом шагу, сумку и даже чемодан, если случится метель; но этому смеялись. Вышло по-моему. Я тогда же им велел по крайней мере сделать кожи, которыми бы покрывать сани, и притягивать ремнями, чем они и занимаются. Этот урок будет хорош для всех, и от меня достанется и смотрителям и почтальону: долго будут помнить. Преизбалованный народ."
"Карлсбад, 26 июля 1819 года.
Письмо твое... пришло очень кстати в минуту, в которую мне очень грустно было по Москве. Я шел домой, с тем чтобы рассеять себя, писавши к вам, как вдруг слышу пистолетный выстрел. Вышло, что молодой поляк, именем Чесновский, племянник графа Понятовского, застрелился недалеко от нашего дома. Он страдал ипохондрией и в несчастную минуту вместо вод попробовал пороху. Тотчас явились доктора, которые стали пилить ему череп, чтобы найти причину смерти во внутреннем расположении головы, ибо в той же семье еще двое застрелились прежде. Это приключение еще больше меня расстроило."
читать дальше
"Москва, 10 февраля 1820 года.
Волков //начальник полиции Москвы?// сейчас от меня, в больших хлопотах: третьего дня была дуэль между Бакуниным, свитским офицером и Сомовым, служащим в водяных коммуникациях. У Бакунина прострелена нога, и боятся, что придется пилить ногу. Секундантом был Гриша Корсаков. Это бесит Волкова, который должен был обо всем донести. Ты спросишь, за что дрались? Все вышло из пустяков. Сомов, бывши в Благородном собрании, изъявлял сожаление, что не был у Татищевой в маскараде; на это отвечает Бакунин: "Да ты бы мне сказал, я бы тебя представил Татищевой", - на что Сомов возразил: "Ты, брат, слишком молод сам, чтобы представлять других". Разошлись, пошли обедать. Бакунин одумался и после обеда дает пощечину Сомову, приняв в обиду слова его. Этот, также одумавшись, вызывает того на другой день на дуэль. О Бакунине не жалеют; говорят, что он уже раз пять дрался и, что называется, бретер. Закревский говорит, что следовало бы всех дравшихся и секундантов тотчас арестовать. Волков не может, конечно, предупредить беспорядки, кои происходят даже в Петербурге, под глазами императора; но все ему досадно, что эта мода хочет заводиться и здесь. Совершенная напасть проклятые эти дуэли!"
"Москва, 6 марта 1820 года.
С Мясным делают славные фарсы у князя Бориса (скажи это Меньшикову): нарядили хорошенького мальчика в женское платье и влюбили в него Мясного, так что он четыре дня не давал милой даме отбою, целовал руки, играл ногою под столом, делал ей партию."
"Петербург, 14 сентября 1820 года.
Вчера я ходил смотреть выгруженные колонные для Исаакиевской церкви, их и теперь катят; очень любопытно смотреть. Всякая колонна из одного кусочка гранитного, имеет сажень в поперечнике, а длина в 36 аршин! Когда будут стоять на своих базисах, то будут ростом с Лобанова дом. Экие гиганты!"
"Петербург, 2 ноября 1820 года.
И старик Яблонский умер! Был на балу, мороженым простудился и через десять дней кончил жизнь. Его третьего дня хоронили; на кладбище на Васильевский остров перевезли еще по мосту, но вскоре мост развели, и вся процессия, архиерей с певчими и проч. остались там гостить! Бутягин, племянник покойного, приехал накануне, был на похоронах, но догадлив: проводил только до моста.
Кстати, о мертвых: весьма некстати умер у меня прекрасный чиновник, который управлял отделением отправления посылок. В субботу был у меня с подорожною в четвертом часу, я его еще расспрашивал о посылках; пошел от меня, отправил тяжелую почту в Москву, отправился домой на Петербургскую сторону и, переходя Тучков мост, упал и умер на месте от удара. Человек был очень хороший и прекрасный чиновник. Все дела после него нашлись в совершенном порядке. Он оставил жену и двух детей без всякого состояния. Я ей послал 200 рублей на похороны, но и тех еще не могли к ней доставить, ибо нет сношений с Петербургской стороною. То-то жизнь наша!"
А вот и Пушкин появляется.
"Петербург. 19 марта 1820 года.
У Тургенева я видел Губарева, старого знакомого, и познакомился с поэтом Пушкиным, который сказывал свои стихи. Тут были Жуковский, Уваров и проч., и у Тургенева, по обыкновению, потчевание, то чаем, то пирогом страсбургским."
"Москва, 23 сентября 1820 года.
Наши Пушкины все в Валуеве, копят, бедные, чем жить зимою, и не прежде будут в город, как в октябре. Вчера видел я в клубе приехавшего от тетушки своей Василия Львовича Пушкина. Его перетрусил так племянник (что у Инзова на покаянии), что он от него отнекивается и отвечал: "Я ничего о нем не знаю, и мы даже не пишем друг другу."
"Петербург, 3 ноября 1820 года.
"Руслана" посылаю тебе в подарок мой экземпляр, а себе куплю другой. Я нахожу, что довольно занимательно, но не стоит ни шуму, который наделали, ни войны, которая зажглась между литераторами. Раз прочесть забавно, только не вечером, чтоб не видеть во сне ни горбатую волшебницу, ни Черномора, ни Голову."
"Москва, 8 ноября 1820 года.
Благодарю очень за "Руслана и Людмилу". Это редкость здесь, и Василий Львович так и кинулся вчера на нее, а ты успел не только ее отыскать, но и переплести. Я еще не читал, да, между нами сказано, не большой охотник до стихов. Наташа любит сказки, а особливо волшебные; она очень хвалит поэму, но жалеет, что есть кое-где вольные стихи."