Виктор Гюго. Критические статьи.
"У древних историю писали отдохновения ради великие государственные мужи - Ксенофонт, начальник Десяти Тысяч, или Тацит, главенствующий в Сенате. В новое время, поскольку великие мужи не знали грамоте, историю пришлось писать ученым и образованным людям, которые поэтому лишь и были учеными и образованными, что всю свою жизнь держались в стороне от дел мира сего, то есть, вдалеке от истории. Поэтому в истории, как ее стали писать в новое время, есть что-то мелочное и глупое. Надо заметить, что первые историки древности писали по преданиям, а первые историки нового времени - по хроникам. Древние, писавшие по преданиям, разделяли то возвышенное убеждение, что жизнь человека или даже жизнь целого столетия еще не есть история, если она не запечатлелась в памяти людей великим образцом. Вот почему история древних никогда не кажется скучной. Она - то, чем ей и следует быть: продуманное изображение великих людей и великих явлений, а вовсе не отчет о жизни и деятельности каких-то людей и не протокол ряда столетий, чем хотят сделать историю в наши дни. Историки нового времени, писавшие по хроникам, видели в книгах только то, что там было, - противоречивые факты, которые им надо было примирять, и даты, которые приходилось согласовывать. Вот почему большая часть наших книг по истории представляют собою не что иное, как хронологические таблицы да перечень фактов."
"В Европе сейчас три исполина - Франция, Англия и Россия. После недавних наших политических потрясений каждый из этих колоссов занял свою особую позицию и сохраняет ее. Англия продолжает удерживаться, Франция подымается вновь, Россия восходит. За одно столетие, с удивительной быстротой, выросло это молодое государство посреди старого материка. Его будущее чрезвычайно весомо для наших судеб. Не исключена возможность, что "варварство" России еще обновит нашу цивилизацию, и, быть может, сейчас русская земля растит свои дикие племена для наших просвещенных краев. ... Без всякого сомнения, хорошая история России привлекла бы всеобщее внимание. Дальнейшие судьбы России сегодня представляют широкое поле для всяких размышлений. Эти полночные края уже несколько раз заливали потоками своих племен всю Европу. Французы нашего времени среди других чудес видели, как на лужайках Тюильри паслись кони, привыкшие щипать траву под Великой китайской стеной; и в наши дни неслыханные превратности судьбы вынуждают полуденные страны обратиться с просьбой Диогена к другому Александру: "Не заслоняй нам солнца".
"... Долговечны лишь сочинения, которые умеют заставить себя читать."
"История для Вольтера просто длинный ряд медалей, и у каждой из них две стороны."
"А забавное это было бы зрелище - Вольтер, осуждающий Марата, причина - судья последствий..."
"Хотя дело историков-космополитов, по-моему, важнее и мне более по сердцу, я не противник историков-патриотов - напротив. Первые нужнее человечеству, вторые - своей родине."
"У Вольтера всегда под рукой ирония, как у маркизов его времени была на боку шпага. Это нечто тонкое, сверкающее, блестящее, отполированное, красивое, оправленное в золото, украшенное алмазами, - но оно убивает."
читать дальше
"Это зрелище человеческой жизни: большие следствия вызываются незначительными причинами."
"Кто осмелится упрекать его поэзию в несовершенстве, когда дымящийся кровью топор революции покоится поверх его творений?"
"... Толпы, в неистовом опьянении шествующие к бездне. Потом у многих открываются глаза, сбившиеся с дороги оборачиваются, возвращаться назад поздно, но можно еще умереть с честью."
"... Стихи, не имеющие других заслуг, кроме безупречной посредственности."
"Вкус является инстинктом истинно прекрасного."
"Что такое поэт? Человек, чувствующий сильно и высказывающий свои чувства выразительным языком. Поэзия - это почти только чувства."
"Когда же будут у нас поэты столь же значительные, как и события?"
"История людей только тогда раскрывается в своей поэтичности, когда о ней судят с высоты монархических идей и религиозных верований."
"Нужно всегда говорить так, как если бы ты был уверен, что будешь услышан, писать так, словно написанное тобой будет прочитано, думать так, словно мысли твои станут предметом размышлений."
"Среди того смятения, в котором пребывают сейчас умы, говорить еще опасней, чем молчать; но когда речь идет о том, чтобы просвещать других и просвещаться самому, нужно думать о долге, а не об опасности."
"... Все эти условные термины, которыми обе партии перебрасываются, словно мячами, все эти обозначения без смысла, выражения, ничего не выражающие, туманные слова, которые каждый понимает так, как подсказывает ему его ненависть и его предрассудок, и которые служат аргументами только тем, у кого нет аргументов."
"Новая литература... Что за важность, если она - плод революции? Разве жатва хуже от того, что злаки созрели на вулкане?"
"Ни в коем случае не следует смешивать порядок с правильностью. Правильность связана только с внешней формой; порядок проистекает из самой сущности вещей, из умелого расположения необходимых элементов сюжета. Правильность - это определенное сочетание вещей, зависящее только от человека; порядок, можно сказать, зависит от бога. Заурядный человек всегда может смастерить вещь по всем правилам, но только великие умы знают, как придать произведению внутренний порядок.. Такой порядок создает творец, глядящий с высоты; подражатель смотрит с близкого расстояния и заботится лишь о правильности."
"Если вы хотите быть правы по-своему, не так, как другие, вы должны быть дважды правы."
"Совершая ошибки в языке, нельзя ясно передать мысль; стиль подобен кристаллу: от чистоты его зависит и блеск."
"Поистине есть нечто удивительное и чудесное в дарованиях этого человека, который обращается с читателем как ветер с древесным листком..."
"Считать себя выше общественных интересов и национальных нужд, отказаться от всякого духовного воздействия на современников, эгоистически замкнуться в личных переживаниях, отстранившись от жизни всего общества, - все это для писателя заблуждение почти преступное."
"Разве жизнь не представляет собой странную драму, где смешаны добро и зло, красота и уродство, высокое и низменное, и разве смешение это не есть всеобщий закон, власть которого кончается лишь за пределами физического мира? Неужели мы должны ограничиться созданием одних лишь темных по колориту картин, подобно некоторым фламандским художникам, или, наоборот, полных одного только света, как у китайцев, в то время как природа являет нам повсюду борьбу света и тени?"
"Как всякого создателя нового, Вальтера Скотта и посейчас донимают назойливые критики. Это неизбежно: кто расчищает для посева болотистую почву, должен примириться с тем, что вокруг него квакают лягушки."
"... Он не знает угрызений совести, ибо забывает свой гнев, как забывает и преступление."
"Мы пожалели бы город, где рынок переполнен, а церковь пуста..."
"Слишком сильный, чтобы подчиниться своему веку, Вольтер был слишком слаб, чтобы господствовать над ним."
"Нас, людей, из-за приверженности к литературе живущих особой жизнью, которая стала нашим мирным уделом, смерть Байрона должна была потрясти, как беда, случившаяся в родном доме."
"... Поэма, композиционно не слаженная, подобна зданию без остова, или картине, лишенной перспективы."
"Не без некоторых колебаний автор решился снабдить эту драму примечаниями и предисловием. Ведь обычно читателям до всего этого нет никакого дела. Они интересуются скорее талантом писателя, чем его образом мыслей; им важно только, чтобы произведение было хорошим или плохим, а какие идеи лежат в его основе, каково направление ума автора, им совершенно безразлично. Обойдя залы здания, никто не станет заглядывать в его подвалы, и когда мы едим плод дерева, мы не думаем о его корнях."
"Возвышенное, следуя за возвышенным, едва ли может составить контраст, а между тем отдыхать надо от всего, даже от прекрасного."
"Прекрасное имеет лишь один облик; уродливое имеет их тысячу."
"Общество сперва воспевает то, о чем оно мечтает, затем рассказывает о том, что оно делает, наконец, начинает изображать то, что оно думает."
"Всё еще повторяют и, вероятно, будут повторять: "Следуйте правилам! Подражайте образцам! С помощью правил были созданы образцы!" Позвольте! В таком случае есть два рода образцов: те, которые были созданы согласно правилам, и те, согласно которым эти правила были созданы. Так в какой же из этих двух категорий должен найти себе место гений?"
"Цель искусства почти божественна - воскрешать, когда оно занимается историей, творить - когда оно занимается поэзией."
"Язык не останавливается в развитии. Человеческий ум всегда движется вперед, он постоянно изменяется, а вместе с ним изменяется и язык. Таков порядок вещей. Когда изменяется тело, может ли не измениться одежда?"
"Тщетно наши литературные Иисусы Навины повелевают языку остановиться; в наши дни ни языки, ни солнце уже не останавливаются. В тот день, когда они принимают свою окончательную форму, они умирают."
"Бывает ли медаль, у которой нет оборотной стороны? Бывает ли талант, который не давал бы вместе со своим пламенем и своего дыма? Иной недостаток является, быть может, лишь неотъемлемым следствием той или иной красоты."
"Автору этой книги лучше, чем кому-либо известны многочисленные и грубые недостатки его произведений. Если ему слишком редко случается исправлять их, то лишь потому, что он не любит возвращаться к остывшему произведению. Да и что из всего написанного им стоит таких хлопот? Труд, который он затратил бы на уничтожение недостатков в своих книгах, он предпочитает употребить на исправление недостатков своего ума. Его метод - исправлять произведение лишь в новом произведении."