А.П.Чехов. Письма.
«В Питере погода аспидская. Ездят на санях, но снега нет. Не погода, а какой-то онанизм.»
«Я в самом деле еду на о.Сахалин, но не ради одних только арестантов, а так вообще… Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора.»
«Душа моя, зачем вы позволяете серым туманам садиться на Вашу душу? Конечно, нелегко Вам живется, но ведь на то мы и рождены, чтобы вкушать «юдоль». Мы ведь не кавалергарды и не актрисы французского театра, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы мещане на сей земле, мещанами будем и по-мещански умрем – такова воля рока, ничего не поделаешь. А с роком приходится также мириться, как с погодою.»
«В один месяц, прожитый мною в Питере, я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить.»
«… Спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: «Это правда!» или «Это нелепо!»
«Недавно я обедал у Ермоловой. Цветочек дикий, попав в один букет с гвоздикой, стал душистее от хорошего соседства. Так и я, пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние.»
«Вся Москва уже знает, что я имел честь обедать у Ермоловой. Курс мой поднялся на целую марку.»
читать дальше
«День-деньской я читаю и пишу, читаю и пишу…Чем больше читаю, тем сильнее убеждение, что в два месяца я не успею сделать и четверти того, что задумал, а ведь больше двух месяцев мне нельзя сидеть на Сахалине: подлецы пароходы не ждут! Работа разнообразная, но нудная… Приходится быть и геологом, и метеорологом, и этнографом, а к этому я не привык, и мне скучно. Читать буду о Сахалине до марта, пока есть деньги, а потом сяду за рассказы.»
«Простите, ради создателя, что я беспокою Вас, что я беспокою Вас поручениями; право, больше обратиться не к кому. Беспокоить Вас буду еще много, а чем Вам заплачу – неизвестно; должно быть, на том свете угольками.»
«Вообще говоря, на Руси страшная бедность по части фактов и страшное богатство всякого рода рассуждений – в чем я теперь сильно убеждаюсь, усердно прочитывая свою сахалинскую литературу.»
«С книгами я буду приставать к Вам до самого моего отъезда. И теперь я прилагаю список журналов, мне нужных. Верьте, Ваше Превосходительство, что я уже достаточно наказан за беспокойство: от чтения присылаемых Вами книг у меня в мозгу завелись тараканы.»
«Завтра весна, а через 10-15 дней прилетают жаворонки. Но увы! Наступающая весна кажется мне чужою, ибо я от нее уеду.»
«Наши господа геологи, ихтиологи, зоологи и проч. ужасно необразованные люди. Пишут таким суконным языком, что не только скучно читать, но даже временами приходится фразы переделывать, чтобы понять. Но зато важности и серьезности хоть отбавляй. В сущности, это свинство.»
«Сегодня послал я Вам два рассказа: Филиппова, который был вчера у меня, и Ежова. Ежовский рассказ я не успел прочитать, а об остальном прочем считаю нужным заявить раз навсегда, что за посылаемое мною Вам я не отвечаю. Мой почерк на адресе не значит, что рассказ мне понравился.»
«Я сказал секретарю Общества драматических писателей, чтобы Вам выслали гонорар. Поздравляю Вас с получкой. Получив счет, напишите карандашом на полях: «Весьма утешительно. Желаю, чтоб и вперед.» Пришлите потом нам, мы покроем гуммиарабиком и спрячем в архив общества.»
«Этим летом у Вас не буду, так как в апреле по своим надобностям уезжаю на остров Сахалин, откуда вернусь в декабре. Туда еду через Сибирь (11 тысяч верст), а оттуда морем. Миша, кажется, писал Вам, что меня будто кто-то командирует туда, но это вздор. Я сам себя командирую, на собственный счет. На Сахалине много медведей и беглых, так что в случае, если мною пообедают господа звери или зарежет какой-нибудь бродяга, то прошу не поминать лихом.»
«Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Я хочу написать хоть 100-200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но все-таки поездка не теряет для меня своего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу. Я еще не ездил, но благодаря тем книжкам, которые прочел теперь по необходимости, я узнал многое такое, что следует знать всякому под страхом 40 плетей и чего я имел невежество не знать раньше. К тому же, полагаю, поездка – это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я хохол и стал уже лениться. Надо себя дрессировать. Пусть поездка моя пустяк, упрямство, блажь, но подумайте и скажите, что я потеряю, если поеду? Время? Деньги? Время мое ничего не стоит, денег у меня все равно никогда не бывает… Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится таких 2-3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или горечью?»
«У нас грандиозные студенческие беспорядки. Началось с Петровской Академии, где начальство запретило водить на казенные квартиры девиц, подозревая в сих последних не одну только проституцию, но и политику. Из Академии перешло в университет… Думаю, что сыр-бор сильнее всего горит в толпе еврейчиков и того пола, который жаждет попасть в университет, будучи подготовлен к нему в пять раз хуже, чем мужчина, а мужчина подготовлен скверно и учится в университете, за редкими исключениями, гнусно.»
«Старость плоха только у плохих стариков и тяжела для тяжелых… Разность между молодостью и старостью весьма относительна и условна.»
«Выбрал для Вас бумагу с ласточками. Кстати же и весна на дворе.»
«Стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у Вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига. Надо, чтоб каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу два дня и обмаслилась.»
«Получил письмо от Левитана из Парижа. Пишет все больше о женщинах. Не нравятся.»
«Я сижу безвыходно дома и читаю о том, сколько стоил сахалинский уголь за тонну в 1883 году и сколько стоил шанхайский; читаю об амплитудах и ветрах, которые будут дуть на меня, когда я буду наблюдать свою собственную морскую болезнь у берегов Сахалина. Читаю о почве, подпочве, супесчанистой глине и глинистом супесчанике. Впрочем, с ума еще не сошел и даже послал в «Новое время» рассказ…»
«Через полторы-две недели выйдет в свет моя книжка, посвященную Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич – до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. Третье я отдаю Репину, а себе беру 98-е. Я давно уже таил в себе дерзкую мечту – посвятить ему что-нибудь. Это посвящение, думал я, было бы частичным минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге.»
«… У нас скучно, но ведь где теперь весело? Даже в цензурном комитете скучно, а уж на что, кажется, весельчаки!»
«Мнительность – это эгоизм 84-й пробы.»
«… Как нарочно, каждый день все новые и новые знакомства, все больше девицы, да такие, что если б согнать их к себе на дачу, то получился бы превеселый и чреватый последствиями кавардак.»
«Не знаю, что делать с Александром. Мало того, что он пьет. Это бы ничего, но он еще невылазно погряз в ту обстановку, в которой не пить буквально невозможно.»
«… Нет ни высших, ни низших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь мне, Вам и Баранцевичу мешает красть, оскорблять, лгать и проч.»
«Слова «художественность» я боюсь, как купчихи боятся жупела. Когда мне говорят о художественном и антихудожественном, о тенденции, реализме и т.п., я теряюсь, нерешительно поддакиваю и отвечаю банальными полуистинами, которые не стоят и гроша медного. Все произведения я делю на два сорта: те, которые мне нравятся, и те, которые мне нравятся. Другого критериума у меня нет, а если Вы спросите, почему мне нравится Шекспири не нравится Златовратский, то я не сумею ответить. Быть может, со временем, когда поумнею я приобрету критерий, но пока все разговоры о «художественном» меня только утомляют и кажутся мне продолжением все тех же схоластических бесед, которыми люди утомляли себя в средние века.»
«У нас в участках дерут; установлена такса: с крестьянина за дранье берут 10 коп., а с мещанина – 20 коп. – это за розги и труды. Дерут и баб. Недавно, увлекшись поркой, в участке выпороли и двух адвокатиков, помощников присяжных поверенных, о чем сегодня смутно докладывают «Русские ведомости». Начато следствие. Говорят, что когда толпу студентов вели ночью в тюрьму, то около Сретенского монастыря плебс напал на жандармов, чтобы отбить у них студентов. Плебс будто бы вопил при этом: «Вы для нас порку выдумали, а они за нас заступаются».
«Только ту молодость можно признать здоровою, которая не мирится со старыми порядками и глупо или умно борется с ними – так хочет природа.»
«… В общем, получается такое впечатление, как будто он совсем не заинтересован в борьбе, т.е. участвует в петушином бою как зритель, не имея собственного петуха. А своего петуха иметь надо, иначе неинтересно жить. На беду еще он умный человек, а большой ум при малом интересе к жизни подобен большой машине, которая, ничего не производя, требует много топлива и истощает хозяйство.»
«Вы предлагает Ежову аванс в 100 рублей. У Ежова жена больна чахоткой, нужно везти ее на юг, и от аванса он не отказывается, находя его своевременным. Все это прекрасно, но я прошу позволения вмешаться и выдать ему аванс не теперь, а накануне его отъезда. Если позволите, я выдам ему сто рублей, когда он придет ко мне прощаться. Раньше выдавать нельзя, так как он потратит на чепуху и чахоточной жене его придется ехать в III классе.»
«Вы браните меня за объективность, называя ее равнодушием к добру и злу, отсутствием идеалов и идей и проч. Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. Но ведь это и без меня давно уже известно. Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показать только, какие они есть. Я пишу: вы имеете дело с конокрадами, так знайте же, что это не нищие, а сытые люди, что это люди культа и что конокрадство есть не просто кража, а страсть. Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам.»
«… У меня есть много рассказов, которые я охотно выбросил бы за их негодностью, но нет ни одной такой строки, за которую мне теперь было бы стыдно.»
«… Нет ничего хуже, чем явиться к врачу и не знать, на что жаловаться. Это баловство; приучать себя смолоду к беседам с врачами значит создать себе к старости самое плохое мнение о своем здоровье, что вредно, вреднее насморка.»
«Я еще не уехал, а сестра уже начала скучать. Без меня ей придется плохо.»
«Все равно, рано или поздно умрем, стало быть, хандрить по меньшей мере нерасчетливо.»
«Так как, если говорить о документах, я вооружен одним только паспортом и ничем другим, то возможны неприятные столкновения с предержащими властями, но это беда преходящая. Если мне что-нибудь не покажут, то я просто напишу в своей книге, что мне не показали – и баста, а волноваться не буду.»
«Купил себе полушубок, офицерское непромокаемое пальто из кожи, большие сапоги и большой ножик для резания колбасы и охоты на тигров. Вооружен с головы до ног.»
«В телеграммах не употребляйте слова Сахалин. Для администраторского уха это звучит так же неприятно, как Петропавловская крепость.»
«На пароходе я первым долгом дал волю своему таланту, то есть лег спать.»
«Сообщаю меню с сохранением орфографии: щи зеле, сосиськи с капу, севрюшка фры, кошка запеканка; кошка оказалась кашкой.»
«Очень красивы буксирные пароходы, тащущие за собой по 4-5 барж; похоже на то, как будто молодой, изящный интеллигент хочет бежать, а его за фалды держат жена-кувалда, теща, свояченица и бабушка жены.»
«Солнце спряталось за облако, стало пасмурно, и широкая Волга представляется мрачною. Левитану нельзя жить на Волге. Она кладет на душу мрачность.»
«Мне не весело и не скучно, а так какой-то студень на душе.»
«… Ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко и противно.»
«Камские города серы; кажется, в них жители занимаются приготовлением облаков, скуки, мокрых заборов и уличной грязи.»
«Больше всех нравится в здешних краях Мамин-Сибиряк, описывающий Урал. О нем говорят больше, чем о Толстом.»
«Уральская дорога везет хорошо. Это объясняется изобилием здесь деловых людей, заводов, приисков и проч., для которых время дорого.»
«На улице снег, и я нарочно опустил занавеску на окне, чтобы не видеть этой азиатчины.»
Книжный столик
А.П.Чехов. Письма.
«В Питере погода аспидская. Ездят на санях, но снега нет. Не погода, а какой-то онанизм.»
«Я в самом деле еду на о.Сахалин, но не ради одних только арестантов, а так вообще… Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора.»
«Душа моя, зачем вы позволяете серым туманам садиться на Вашу душу? Конечно, нелегко Вам живется, но ведь на то мы и рождены, чтобы вкушать «юдоль». Мы ведь не кавалергарды и не актрисы французского театра, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы мещане на сей земле, мещанами будем и по-мещански умрем – такова воля рока, ничего не поделаешь. А с роком приходится также мириться, как с погодою.»
«В один месяц, прожитый мною в Питере, я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить.»
«… Спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: «Это правда!» или «Это нелепо!»
«Недавно я обедал у Ермоловой. Цветочек дикий, попав в один букет с гвоздикой, стал душистее от хорошего соседства. Так и я, пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние.»
«Вся Москва уже знает, что я имел честь обедать у Ермоловой. Курс мой поднялся на целую марку.»
читать дальше
«В Питере погода аспидская. Ездят на санях, но снега нет. Не погода, а какой-то онанизм.»
«Я в самом деле еду на о.Сахалин, но не ради одних только арестантов, а так вообще… Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора.»
«Душа моя, зачем вы позволяете серым туманам садиться на Вашу душу? Конечно, нелегко Вам живется, но ведь на то мы и рождены, чтобы вкушать «юдоль». Мы ведь не кавалергарды и не актрисы французского театра, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы мещане на сей земле, мещанами будем и по-мещански умрем – такова воля рока, ничего не поделаешь. А с роком приходится также мириться, как с погодою.»
«В один месяц, прожитый мною в Питере, я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить.»
«… Спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: «Это правда!» или «Это нелепо!»
«Недавно я обедал у Ермоловой. Цветочек дикий, попав в один букет с гвоздикой, стал душистее от хорошего соседства. Так и я, пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние.»
«Вся Москва уже знает, что я имел честь обедать у Ермоловой. Курс мой поднялся на целую марку.»
читать дальше