В.Ардаматский. Ленинградская зима.
«Немецкие документы. Читать их очень интересно. Даже просто в руках держать: это же их документы, с ними они жили, воевали, пришли сюда нас убивать…
Из дневника капрала Михеля Арнима:
«19 сентября. Остались считанные километры, и скоро мы будем в Ленинграде, или Петербурге. Уже несколько дней наши «штуки» висят над городом и мы видим на горизонте дымные следы и зарево по ночам.. Как хорошо, что наш батальон в первом эшелоне, мы войдем в город первыми. Не буду таким дураком, как в Риге…
28 сентября. Стоим на месте. Сильный артиллерийский огонь, офицеры говорят, что это стреляет русский флот. Нам от этого не легче. Обидно выбыть из строя на пороге добычи…
12 октября. Русская артиллерия может довести до сумасшествия Бьет днем и ночью. А когда затихает обстрел, в атаку кидаются русские. Они атакуют тоже днем и ночью. Мы несем потери. Неужели мы остановились прочно? Офицеры запрещают об этом спрашивать. Теперь я точно знаю, что такое собачий холод…
читать дальше10 ноября. Черт знает что! Если вы спросите у меня сейчас, хочу ли я в этот чертов город? Будь он проклят! И вообще, зачем мы туда лезем, если фюрер велел этот город уничтожить. Наше милое берлинское радио говорило вчера, что настоящая война легкой никогда не бывает и что только плохой солдат киснет от первой трудности. На одну бы ночь ко мне на фронт этого радиооратора!
21 ноября. Офицеры говорят: одна зима для вас и для русских. Но почему-то у разбитых русских на каждом солдате шуба из меха овцы, а у нас драка за каждую такую шубу. Между прочим, взятый вчера в плен русский санитар сказал, что в Москве в их государственную дату был военный парад, а здесь, на фронте, каждый получил полбутылки водки. Что-то непонятно мне все…
1 января. Ну и рождество! Ну и Новый год! Обнаружил сегодня, что из первого состава нашей роты в живых остался один я. Воспримем это как драгоценный новогодний подарок…»
В.Пылаев. Видящий.
«Тэн Олаф и Хроки первыми вошли внутрь и выставили вперед щиты. Остальные тут же ощетнились мечами и топорами. Но никто не нападал – то ли у монахов больше не было никакого оружия, то ли…
- Проклятые безбожники!
Громыхающий голос прокатился по холодной пустоте. Я задрал голову, осматриваясь, но так и не смог понять, откуда он доносился. Высокие узкие окна пропускали очень мало света, а одинокого факела Хроки на громадину храма не хватало – пламя лишь беспомощно билось в потоке сквозняка из коридора и превращало тени на стенах в уродливых монстров. Я кое-как разглядел лишь несколько рядов низких деревянных скамеек, за которыми высилась кафедра, вокруг сгрудилось несколько фигур в длинных одеждах.
- Проклятые безбожники! – снова загремел страшный голос. – Да падет на ваши головы гнев Двуединого!
Один из силуэтов у кафедры – самый высокий и тощий – вскинул руки. Я на мгновение зажмурился – настолько непривычно-ярким показался свет, больно резанувший по глазам. Все свечи в храме вспыхнули одновременно, выплевывая огоньки сантиметров в десять-пятнадцать в высоту, и я наконец увидел епископа.
Высоченный – явно два с лишним метра ростом – и прямой, но тощий, словно жердь старик в черной рясе, с высохшей до состояния желтой бумаги кожей, обтягивающей абсолютно лысый череп. Он походил бы на ожившего покойника, если бы не отражающие пламя свечей жуткие глазщищи. И не голос, от которого кровь стыла в жилах.
- На колени перед истинным божеством! – загрохотал епископ, воздев похожие на когтистые птичьи лапы руки.
Щит Хроки со звоном ударился об пол. Несколько мгновений сканд боролся, но потом чужая воля согнула могучую спину. За моей спиной послышался звон – бойцы один за другим бросали оружие».